Движения похожи на танец.
И Годжо никогда не признается себе, что это страшно.
«Раз-и, два-и, три-и…» - отщелкивают ритм падающие клипсы, и танец начинается.
Раз-и…
Высверк взгляда из-под волос – оценить обстановку…
Два-и…
Шаг вперед – мягкий, вкрадчивый, словно у играющей кошки…
Три-и…
Ослепительный шар бешеной птицей рвется с ладоней, по которым вьется лоза…
Шаг, полушаг, поворот. Плавно, текуче, и в то же время так стремительно, что глаз не успевает за перемещениями силуэта в зеленом. Удар, блок, захват. Треск рвущейся ткани, треск рвущейся кожи, сдавленные стоны…
Раз-и, два-и, три-и…
Страшно. И красиво. До того красиво, что трудно взгляд оторвать! Годжо и не отрывает – смотрит, пытаясь успеть за стремительным танцем.
А потом враги вдруг заканчиваются.
А танец продолжается.
И это уже не просто страшно, это пиздецкакстрашно, потому что теперь танцевать придётся Годжо. Потому что ёкай, играющий лозой, движется к нему, а улыбка на лице этого ёкая веселая и чуть насмешливая. Живая такая улыбка на хорошем живом лице – сейчас это именно лицо, не приветливая маска, и веточка лозы льнет к щеке естественно и, пожалуй, трогательно. Симпатичный такой парень, одним словом. Вот только взгляд у этого симпатичного самый что ни на есть паскудный! Взгляд того, на чьих руках кровь тысячи ёкаев, и ему, взгляду, абсолютно похер, что сейчас перед ним не тысяча первая тварь, а друг-соратник и мать-его-боевой-товарищ!
Руки на Сякудзё каменеют от злости, а взгляд напротив приглашает танцевать. И пальцы тоже приглашают – страшные пальцы, скалящиеся бритвами когтей, и перевитые вздрагивающей лозой… И никуда ведь не денешься!
А танцевать с улыбающейся смертью больно и страшно. Страшно почти до перерождения, и хорошо, что танец вовремя подхватывают другие партнеры. Задорно свистит Нейбо, ворчливо гавкает Шоуреджоу, и оглушительным аккордом бьет по танцу белое сияние сутры.
Раз-и, два-и, три-и – финально щелкают клипсы, замыкая безумие лозы под человеческую кожу.
Хочется курить. Просто бешено хочется! Но сигарет нет – закончились как раз за полчаса до того, как навстречу четверке путешественников вышли ёкаи. Теперь только в ближайшем городе… Скорее бы!
- Эй, Хаккай, ты в порядке? Надо бы дальше двигать, а то наш монах без сигарет кого хочешь…
Глаза на знакомом лице медленно открываются, и Годжо давится продолжением фразы. Из зеленой бездны этих глаз на него смотрит безумная тварь, для которой счёт ещё не закрыт. «Тысяча один, тысяча два, тысяча три…» - насмешливо стукнуло сердце… и замершее было время помчалось дальше, судорожно пытаясь догнать бешеный ритм ожившего танца.
Раз-и…
Кожа расцветает лозой сразу, мгновенно, и в повороте головы издевательски блестят клипсы…
Два-и…
Лезвия когтей почти нежно обнимают горло красноволосого полукровки…
Три.
И Шоуреджоу ставит точку в убийственном танце. Весомую точку, выплавленную из освященного металла. Свинец, говорите? Что вы, уважаемые! Не всё так просто…

А он даже умирает, словно танцуя. Плавно, легко, изящно оседая на землю у ног тридцать первого Санзо Хоши.
Раз-и, два-и…
А потом Санзо переступает через неподвижное тело, и идет дальше по улице, бросив через плечо:
- Пошли.
Годжо не слышит. Или слышит, но не понимает. Или понимает, но как-то не так.
Пошли, молча соглашается он, и садится на землю рядом с мертвым человеком. Санзо говорит что-то ещё. Говорит. Говорит. А потом в затылок Годжо упирается дуло револьвера…

…
Судорожный вздох прозвучал в ночной тишине раскатом грома. Годжо рывком сел на кровати, чувствуя, как по спине стекают ручейки пота. Сон?..
Ночь.
Тишина.
Комната. Одна комната и три кровати. Три, потому что этот проклятый монах…
Стоп. Не сейчас.
На кровати у стены тихо сопит Гоку – живучий обезьяныш спит как ни в чем не бывало, от ран не осталось и следа. Вот он облизнулся, и недовольно нахмурил брови, вызвав у Годжо снисходительную улыбку. Снится еда? Гоку – всегда Гоку. Даже если накануне это был грозный Сейтен Тайсен, чуть не сровнявший с землей город. И остановленный…
Годжо бесшумно встал и подошел к кровати у окна. С минуту медлил, прежде чем посмотреть на спящего Хаккая, потом всё же поднял взгляд…
И почувствовал, как сердце в панике рвануло грудь – по щеке человека змеилась веточка.
Но…ведь.. лимитеры?!...
Хаккай тихо вздохнул во сне, чуть повернул голову… и Годжо нервно хмыкнул от нахлынувшего облегчения.
Просто лунный свет.
Просто тень от кустов на улице падает через окно, расцвечивая подушку и лицо прихотливым узором листвы.
Конечно же, это Хаккай! Всего лишь Хаккай, уже Хаккай – слегка покалеченный после драки с Сейтен Тайсеном, но, хвала ками, живой.
Годжо осторожно присел на краешек кровати, не отводя взгляд от спящего. Повязки, бинты, ссадины, измученное лицо… и никакой лозы, конечно же. Что за глупости. Придет же в голову…
Годжо нервно передернул плечами, и с завистью покосился на похрапывающего Гоку. От Годжо сон сбежал, оставив его сиротливо мыкаться в ожидании утра.
А ещё мучительно хотелось дотронуться до растрепанных волос Хаккая, коснуться его щеки… чтобы разбудить. Чтобы посмотреть в его глаза, и убедиться… Да, всего лишь убедиться, что Хаккай в порядке.
Годжо не хотел признаваться себе, что попросту боится.
Боится, что из глубины зеленых глаз на него взглянет бешеный ёкай, умеющий умирать, танцуя.

09.09.08