Убивать первого ёкая страшно. Десятого, сотого – уверенно и как-то даже обыденно. Тысячного… Ладно, речь не о том.
Чёртовы ёкаи лезут прямо под пулю – только успевай нажимать на курок. Целиться? Кто вам сказал? Только щелкать курком – цели сами услужливо лягут мордами на выстрел. Рутина. Скука. Обыденность.
Беда обыденности в том, что она несет с собой небрежность. И когда из кучи серых укурков вдруг (о, это дивное, м-мать его, «вдруг»!..) нарисуется местный герой-чемпион, можно опоздать. Так, совсем немного, на ничтожную долю секунды – но этого достаточно, чтобы последняя пуля Шоуреджоу легла «в молоко», а перезарядить не было ни времени, ни возможности.
Правда, кое-что ещё можно. Можно врезать коленом твари справа, и почувствовать, как холодная сталь ёкайского меча неприятно скрипнет о собственные ребра. Можно успеть удивиться летящей в лицо огненной атаке, и беззвучно выматериться в адрес всеблагих, чтоб их, ками-сама, отправивших вашу компанию в добровольно-принудительный экстрим-тур.
- Санзо, не спи!
Огненный поток разбивается о сверкающий щит, и, плюясь от бешенства, рассыпается гаснущими искрами. Тут же ответный файербол сносит нафиг ёкая-кидошника. Надежный Хаккай. Находит время следить и за остальными, надо же…
Внимательные глаза склоняются над лицом, на щеке – полоска копоти… или крови?
- В порядке? Или неотложку вызывать?
- Заткнись.
- О, значит в порядке.
Беспечная улыбка, ещё один оценивающий взгляд, и опять только его спина – ещё остались настырные враги, которые с упорством, достойным лучшего применения, пытаются прикончить Санзо-икко.
Впрочем, их мало, этих полудурков, и можно просто посидеть у стеночки и посмотреть на слаженную работу Гоку со товарищи. Покурить бы ещё было неплохо, но сигареты закончились ещё в обед. Так что остается сидеть и смотреть. На бешеную обезьяну, буйного каппу, и надежного Хаккая, который успевает прикрыть их обоих, когда эти придурки чересчур увлекаются истреблением деморализованного противника.
А потом смотреть становится плохо, потому что голова тяжелая, и веки тяжелые, а бок горячий и мокрый... и голоса доносятся совсем уже издалека, и кто-то его переворачивает, стягивает с плеч тяжелую ткань хои, и говорит, говорит….
- Санзо, Санзо!!!
«Заткнись…»
- Санзо!!! Са-а-ааанзо!
«Заткнись…» Чёрт, конечно же, надо сказать это вслух.
- Тихо, Гоку. Всё нормально.
И бок уже не горячий, а просто теплый. И даже можно приоткрыть глаза, чтобы наткнуться на внимательный взгляд темно-зеленых глаз. Хаккай. Надежный Хаккай. Всегда заботится о других. У самого вон кровь на плече, а лечит чужие раны.
Если скосить взгляд вниз и вправо, можно увидеть его руки, окутанные сиянием. Красивые руки с потрясающе чуткими и хрупкими пальцами. И совсем не хочется думать, как можно такими пальцами – тысячу ёкаев… Тысячу – раньше, и – сколько? – сейчас.
Только что эти руки сломали шею твари, метящей в спину Годжо. Успел, прикрыл… О, ты злишься, порочный монах? Откуда эта злая досада? Ревность?
- Хаккай…
- Молчи, Санзо. Рана ещё кровоточит..
- Если… придется выбирать, кого прикрыть… меня или.. Годжо…Ты… кого?
Молчание. Челка скрывает его глаза. Досадно. Почему-то кажется, что стоит сейчас увидеть его взгляд, и я пойму.
Он поднимает голову и улыбается – мягко и безмятежно.
- Я успею, Санзо.
Вот тебе и ответ, порочный монах. Так успокаивают капризного ребенка, или больного человека… Я поднимаюсь, опираясь на подставленное плечо, и кошу взглядом в сторону знакомой улыбки. Это не ответ, Хаккай… Не ответ.
И, пока мы торопимся в ближайшую гостиницу, пока устраиваемся на ночлег, и каппа с обезьяной как обычно спорят за стеной, а Хаккай что-то мягко им выговаривает – всё это время я не могу отделаться от мысли, что хочу получить ответ на этот детский вопрос.
«Кого ты закроешь собой от смерти, Хаккай? Меня или …»

24.04.08