Черное и белое. Черное небо, белые дюны, и скелеты деревьев, роняющие на песок изломанные тени. Тени, кстати, тоже чёрные.
- Ваш чай, Ичимару-сама, - доносится от дверей, и я кошу взглядом через плечо на худую, немного нескладную фигуру, почтительно застывшую на пороге. Некоторое время медлю, продолжая сидеть на подоконнике. Секунды тянутся почти ощутимо – словно песчинки, царапающие кожу.
Полупоклон, поднос в руках… А ведь так и будет стоять, пока не отвечу!
- Иди сюда.
Движется он почти бесшумно. Не всегда, но часто. Вот как сейчас – четыре беззвучных шага, и рядом со мной на подоконник опускается поднос. Чашка чая и блюдце со сладостями. Чай зеленый и горячий, от него по комнате плывёт аромат жасмина. Шершавая чашка приятно греет ладони.
- Мне уйти, Ичимару-сама?
- Нет.
Он то ли кивает, то ли слегка кланяется, и садится прямо на пол у моих ног. Мне хочется протянуть руку, и провести пальцами по его маске. Раз хочется – так я и делаю. Маска холодная, шипастая, и почти полностью закрывает лоб (заннен да нэээээ… досадно!). Он вздрагивает, когда мои пальцы касаются светлой челки, и чуть отводит голову, боясь поранить меня острыми рогами. Я улыбаюсь (я всегда улыбаюсь!), и с силой провожу ладонью по его голове, прижимая светлую челку к своим коленям. Когда-то он любил сидеть вот так – иногда, в те редкие (очень редкие!) мгновенья, когда я позволял ему это. Теперь нет. Теперь он боится причинить мне боль шипами своей маски.
Я беззвучно смеюсь, глядя, как кровь с порезанных пальцев окрашивает причудливыми пятнами белую маску. Красное и белое. Это гораздо забавнее привычной черно-белой гаммы.
Он поднимает голову, и его голубые глаза расширяются при виде крови:
- Ичимару-сама?! Сумимасен! Я…
- Сиди.
И он покорно замирает, стараясь не смотреть на багровые капли, срывающиеся с моих пальцев. Хороший мальчик… Послушный.
- Хороший мальчик. Хороший мальчик Кира Изуру.
- Да… тайчо.
Он зовет меня так, зная, что мне это нравится. Или уже не нравится? Слишком покорный. Слишком покладистый. Плюшевая игрушка.
Я смотрю на дыру там, где у людей бьётся сердце, и улыбаюсь. И снова хочу убить Айзена, сломавшего мою игрушку.

...Мой арранкар. Это было так странно, когда у меня появилось здесь что-то своё. Он был уникальным, «ичимаровский арранкар». Уникальным. Неправильным. Вылепленным не из Холлоу, а из синегами. Он был не такой, как остальные – и они это чувствовали. В первый же день, когда Айзен подарил мне его, несколько арранкар подкараулили моего арранкара в темном углу. На их несчастье, я проходил мимо…
Теперь эти тупые животные сторонятся «ичимаровского арранкара», а те, кто посообразительнее, вроде Улькиорры, прсто не замечают его. Только Гриммджоу, кажется, испытывает к нему симпатию. Странно? Не знаю...

…Тихий голос отрывает меня от раздумий:
- Ичимару-тайчо…
- М-мм?
- Можно, я перевяжу вашу руку?
О… совсем забыл.
- Да, Изуру.
Его прикосновения легче дыхания. А пальцы дрожат.
А ещё он не знает своего имени. Я предложил ему выбрать самому - он до сих пор не решился. Намаэнаи. Я зову его так – Намаэнаи. А ещё – Изуру. Редко. Когда никто не слышит.
- Изу~уру…
- Да, тайчо?
- Ничего. Мне просто нравится смотреть на тебя. Не прячь глаза.
Он послушно смотрит мне в лицо, и на его щеках проступает смущённый румянец. В этот момент он становится очень похож на того Изуру, которого я когда-то знал. Если бы не дыра в груди… не шипастая маска…
Мой арранкар.
Намаэнаи.
Изуру.
Сломанная игрушка.

*Намаэ наи» - что-то вроде «без имени»
24.07.07